Интервью с Джорджем Кервински
Часть 2
— Джордж, раз уж большую часть своей жизни ты провел в музыкальном бизнесе, то мои следующие вопросы будут так или иначе связаны с музыкой.
Умеешь ли ты сам играть на каких-либо инструментах? Или хотя бы пробовал научиться?
— Да, я пробовал. Я не играю ни на каком инструменте, но я пытался научиться. Когда мне стукнуло 40, моя жена купила мне гитару. Потому что мне всегда представлялось, что если бы у меня был инструмент, то это должна была быть гитара. Поэтому на 40-й день рождения моя жена купила мне акустическую гитару плюс курс, который я мог посещать для обучения. Так что дважды в неделю я ходил в класс, где должен был учиться читать ноты и играл немецкие народные песни на двух струнах. Это было так скучно – мне-то хотелось просто понять основные принципы и научиться бренчать немного. Так что я завязал с этим делом... И с тех пор эта гитара лежит у меня на антресоли. И каждый раз, когда Крис приходит ко мне в гости в Мюнхене, он говорит – у тебя все еще есть твоя гитара? Я отвечаю – да, достаю гитару, и он её настраивает. А затем я снова убираю её наверх. Так на ней никогда и не играют... (смеется)
— Да, и правда смешно... Это была какая-то дорогая гитара?
— Нет-нет. Вряд ли. Моя жена в этом не разбиралась, впрочем, как и я... Но Крис сказал, что она нормальная, он ведь её настраивал. Потому как гитаристы понимают это, стоит только им потрогать инструмент – хорош он или нет. Так что он признал его подходящим для обучения. Однажды Крис рассказал мне, что когда учил своего сына Майкла играть на гитаре, то показал ему очень-очень простой рифф для начальной игры – это вступление к песне “Wild Thing” (напевает). И потом он даже пообещал мне: “Я покажу его тебе, это очень легко, я покажу...” С тех пор минуло уже 16 лет, но он до сих пор мне его так и не показал... :) И иногда я все еще прошу его об этом. Затем, на прошлой неделе я сказал об этом Джеффу. Я спросил: “Джефф, почему бы тебе не показать мне этот рифф?” И тогда после, на саундчеке, я бы нацепил гитару и сыграл бы это Крису!.. (смеется) Мы еще этого не сделали, только поговорили об этом на прошлой неделе. Так что мы можем сделать это в конце концов.
— Да уж, забавно иметь такого учителя под боком, который мог бы научить тебя как следует, и до сих это всё безуспешно... :)))
А как насчет какого-либо участия в записях? Ты как-то рассказывал, что был со Smokie, когда они записывали альбом “Solid Ground”?
— Это было еще до того, как я поехал жить в Англию. Smokie тогда отправились жить в Ирландию – по налоговым причинам, чтобы сэкономить свои финансы. А мы с Крисом все еще были в контакте, правда, не очень тесном – посылали друг другу открытки, что-то в этом роде. А затем, когда у меня начались неприятности с “Mama Concerts” в 1979 году, Крис был в курсе этого. Тогда он позвонил мне и сказал – почему бы тебе не приехать в Дублин и не пожить с нами? Он просто пригласил меня, оплатив мой перелет и проживание. Так я полетел в Дублин, и стал жить в той же квартире, что и Крис. У всех остальных членов группы также были свои квартиры в Дублине. Крис жил один, так что я заехал в его жилище на 3-4 недели. Каждый день я бывал с ним в студии на записи альбома “Solid Ground”. И вот когда они дошли до записи песни “Jet Lagged”...
— ... то тебя привлекли к делу. Но как же так получилось? :)))
— Ну, я не знаю :). Как бы то ни было, если помните, в середине песни есть такой брейк – где кто-то считает: “two, three, four”. Так вот, они пытались сделать это в студийной комнате, но это не звучало, что-то было не так. Тогда они решили попробовать сделать это в коридоре, а я оказался рядом. Мы все были обкурены, курили косяк. И тут Крис говорит – пусть Джордж произнесет это “two, three, four”. Так это и получилось. Я стоял в коридоре студии с микрофоном и делал это (идентично воспроизводя звук на записи): “two, three, four”. И именно мой вариант в итоге попал на пластинку.
— Так это было записано в коридоре? :)
— Да, просто из-за звука. Мы перед этим покурили и были уже под кайфом. И затем Крису пришла эта идея, это он начал пробовать варианты. Все, кто только имелся в распоряжении, пытались сделать этот отсчет – т.е. даже не члены группы. И наверное потому, что мы все были обкурены, они выбрали меня... И то, что вы слышите на пластинке – это, по сути, просто забавное стечение обстоятельств... :).
фото © George Kerwinski
— А что насчет “Melody Goes On”? :)
— Всё то время, пока мы были в студии, я не был ни во что реально вовлечен, я был просто очевидцем. Но в этой песне, “Melody Goes On”, есть такая строка: “I’ve met lyrical liars all over the land”. Когда я услышал эту песню много лет спустя после её записи, я сказал Крису, что мне она очень понравилась. В ответ он заметил, что когда писал её текст, то в какой-то степени имел в своих мыслях меня, впрочем, не став объяснять, что он имел в виду. Но, видимо, он просто не был твердо уверен, что мне бы это понравилось – назвать меня лгуном, восторженным лгуном. Дело в том, что я хороший рассказчик, и при этом порой имею склонность немного преувеличивать и приукрашивать. И те, кто меня не знают, могут подумать – ах, он так много сочиняет.
А еще, в этой песне после “I've met lyrical liars all over the land” идет строка – “living a life which was ever so grand”. Я также могу принять это на свой счет, потому что мне посчастливилось побывать там, где я побывал в свое время в своей жизни, и я чувствовал, что это было действительно “так грандиозно”. Так что эта строка на самом деле обо мне :). И в целом эта песня довольно фолковая, не правда ли? Это не рок-песня, не баллада, это другое... В любом случае, эта строчка про меня, да, что замечательно.
— Да уж, это здорово! :) Ну, а кроме этого случая, записывался ли ты когда-либо еще на песнях Криса или Smokie?
— Нет, на Smokie нет, но я участвовал в записи одной из песен Uriah Heep :).
— Ого, неужели?!
— Да, это было на их альбоме “High And Mighty”. У меня есть он дома. Это был один из их последних альбомов в оригинальном составе с Кеном Хенсли. Так вот там есть песня с названием “Can’t Stop Singing”.
Я был дружен с Кеном Хенсли. Каждый раз, когда я был в Англии – работал там или жил, или просто гостил – я всегда находил время, чтобы встретиться с кем-то из тех людей, с которыми раньше ездил в туры. Так, одним из них был Фил Линнот, и я провел 2 недели в студии с ним и Thin Lizzy, когда они записывали один из своих лучших альбомов “The Boys Are Back In Town”. Просто потому, что мы дружили с ним. Им нравилось, когда я был рядом, а мне нравилось проводить время с ними, и я шел туда. И то же самое было с Кеном Хенсли – я поехал в “Roundhouse”, так называлась их студия, а также там находился офис их менеджмента. И опять же, кто-то принес немного африканской травы, а у них была в работе эта песня, пока без текста. И мы все были под кайфом :), все мы в студии беспрерывно хихикали и смеялись. И кто-то начал повторять, а мы все подхватили слова: “Lots of laughs in Africa, ah-ha-ha-ha!” – потому что мы были так обкурены :). И это стало строчкой песни, которую я пел в этом хоре. Мы все были в студии и вместе пели – “Lots of laughs in Africa!”. А потом они доделали эту песню, написали текст к ней. Эта строчка во вступлении к песне.
Вот это были 2 единственные записи, где я действительно присутствовал в песнях... (смеется)
— Какую музыку ты предпочитаешь сам? Каковы твои музыкальные вкусы?
— На самом деле, все виды музыки. Я бы сказал, что легче назвать то, что я не люблю. Оперу. Мне нравится классическая музыка, но не музыка оперы. Я хочу сказать, моя любимая музыка – это рок-н-ролл, гитарная музыка, основанный на гитаре ритм-энд-блюз. Но мне также нравятся хорошие поп-песни, как у АББА или им подобные, любые хорошие мелодии. Мне может нравиться что угодно. Долгое время я терпеть не мог музыку сальса, южноамериканскую, потому что для меня это всё звучало одинаково. Весь джаз, я всегда сомневался насчет джаза. Фри-джаз, это наихудшее, я до сих пор это не люблю. Но, по правде, есть некоторые виды джаза, которые могут мне нравиться. То, что может быть довольно приятным для моих ушей. Но, вообще говоря, это действительно лишь рок-н-ролл, рок-музыка.
— Ты говорил, что начинал с прослушивания музыки по радио. Именно это сформировало твои музыкальные вкусы?
— После войны Германия была разделена на французскую, британскую и американскую зоны. Мюнхен был в американском секторе, поэтому у нас было доступно американское радио AFN (American Forces Network). Каждый день они играли все американские хиты. А другое дело состояло в том, что я рано узнал и полюбил музыку кантри, в отличие от большинства людей. В то время ни одно германское радио не крутило этого. Каждый день в 5 часов на AFN была программа с названием “Country Jamboree”, где они играли все кантри-хиты. Так что я рано это узнал. Но у себя дома мне не разрешалось слушать всё это, моя мать была очень консервативной. Они слушали лишь немецкие, так сказать, умеренные вещи, что-то типа народных песен. Это было время транзисторных приемников, и мне приходилось слушать американскую музыку в постели под одеялом, по ночам. Передача “Топ 40” начиналась в 11 вечера, и мне никогда не удавалось дослушать её до конца, потому что я всегда засыпал где-то на середине... (смеется)
— Что насчет твоей музыкальной коллекции? Она, вероятно, довольно большая?
— Да. Ну, я ведь начал её собирать с 60-х или даже с конца 50-х. Дин Мартин, Ванда Джексон... Я только пару недель назад наткнулся у себя на диск Ванды Джексон, это известное имя. Она была кем-то вроде звезды рокабилли тех времен. Исполняла песни Чака Берри и Бадди Холли, пела рок-н-рольные песни. Так что у меня всё еще сохранилось большинство пластинок, которые я начал собирать в 60-е. Я таскал их за собой, куда бы не переезжал из Мюнхена, когда ездил в Англию несколько раз и возвращался назад. Я всегда возил свои пластинки, и до сих пор у меня в коробках лежат синглы и альбомы – всё то, что я насобирал.
— У тебя дома достаточно места для всего этого?
— Большая часть из этого находится на чердаке, так как на антресолях нет больше места. А в последнее время я стал доставать оттуда старые виниловые альбомы, чтобы послушать их вновь.
— А что ты думаешь о современной музыке? Слушаешь ли ты сегодняшние молодые группы?
— Я слушаю, но я уже не занимаюсь поисками этого, на самом деле. Я хочу сказать, что если вы посмотрите на сегодняшнюю музыкальную сцену, то увидите, что наиболее популярными действующими артистами являются артисты из моего времени. Посмотрите на Rolling Stones. Все, кто более-менее заметен – это старые признанные группы, которые распродают стадионы. А сегодняшняя музыка и музыканты весьма недолговечны. Они не существуют долгое время. Это то, что связано со всеми этими кастинг-шоу, и то, что мне очень не нравится. Эта тенденция немного изменилась к лучшему в последнее время, сегодня чарты стали чуть более разнообразными, чем они были в 80-е. Я ненавидел музыку 80-х, эту диско- и хаус-музыку и всё такое, я терпеть это не могу. Порой это доходило до того, что когда я бывал в туре с какой-нибудь рок-группой или кем-то, и мы выходили погулять после концерта и шли в клуб, и там играла только эта ритмичная музыка или музыка хауз, то это вызывало у меня приступы нестерпимой боли, я не мог там оставаться и вынужден был уходить.
— Говоря о старых группах из 70-х, нравится ли тебе, когда они пытаются звучать по-современному и используют современные идеи?
— Я должен сказать, что я был немного старомодным в своих вкусах. Так, например, когда появились синтезаторы, то я отнесся к ним очень неоднозначно. Все исполнители, которых я на самом деле много слушал, представляли музыку Западного побережья (West Coast) – Eagles, Linda Ronstadt – все эти американские группы, ведь я слушал именно американское радио. И плюс британские, поскольку в начале 60-х я начал слушать Beatles и им подобных. Я думаю, музыка “ручной работы” прекратилась, когда для игры начали применять компьютеры. В наше время я уже теряюсь в технической стороне этого, во всех этих Pro Tools и прочем. Но, на самом деле, я всё еще предпочитаю музыку “ручной работы” – там, где на записи люди сами играют на своих инструментах. А в 80-е в реальности везде была компьютерная музыка, мне не нравилось это звучание. Я терпеть не могу драм-машины и подобные вещи.
— Не кажется ли тебе, что какие-то недавние записи старых групп звучат чересчур уж современно?
— Ну да, они звучат немного более современно. Но в итоге это всё равно их оригинальное звучание, потому что это по-прежнему сыграно на инструментах, видите ли. Даже если они звучат более актуально и современно из-за используемых технологий, это хорошо. Но до тех пор пока это играют инструменты, а не компьютеры...
Вот к слову, только на прошлой неделе состоялся релиз нового альбома Black Sabbath (“13”). Он был спродюсирован Риком Рубином, который в свое время сделал все вещи Джонни Кэша. То есть он занимался всеми разновидностями музыки. Он начинал, вообще-то, с хип-хопа в Нью-Йорке. Я только что прочитал большое интервью с ним об этом альбоме Black Sabbath. Когда он пришел в студию, то сказал группе, чтобы они забыли всё – весь свой жизненный опыт как музыканты, или опыт записи за все те годы, что они были в бизнесе – и вернулись назад, к основам. Он сказал им – попробуйте играть так, как вы играли на своем втором альбоме. Потому что первый альбом был как-бы первой попыткой, и затем уже они создали своё собственное звучание Black Sabbath. И полагают, что это будет их лучшим альбомом спустя столько лет. И они звучат так... Я хочу сказать, что эти группы, они никогда не испортят свою музыку. Их звучание – это их фирменный знак. И вы до сих пор его слышите.
— За все эти годы тебе довелось поработать с великим множеством артистов... Можешь назвать самые известные имена?
— Охх... Я начинал в 70-е с группами, которые до сих пор на плаву. Если брать 70-е, то одним из моих любимых артистов, с кем довелось поработать, был Фрэнк Синатра. Не имеющий никакого отношения к рок-музыке. Впервые я встретился с ним в 1974 году. Я тогда был еще новичком в этом бизнесе и не встречал еще такого уровня звезд. Но затем, время от времени, мы продолжали делать туры с Синатрой, и я довольно близко сошелся с ним, он симпатизировал мне, он любил мои истории. Он называл меня “the kid”: “Иди сюда, kid, садись, расскажи-ка мне историю”. А последний раз я был с ним в туре всего за несколько лет до его смерти – в 1993 году. И даже тогда, я хочу сказать, он был настолько уникален, потому что он был первым в том, что делал в свои ранние годы. Так что Синатра видимо был одной из первых мегазвезд, с которыми я работал. И я был счастлив встречать его снова, спустя годы. В конце 70-х я был вне бизнеса ненадолго. Но потом, когда вернулся в него в 1986-м, стал гастролировать с Тиной Тернер, а затем был сплошной поток исполнителей, один за другим. Тина Тернер, AC/DC, Уитни Хьюстон, Брюс Спрингстин... И тех пор это был целый вал, т.е. я даже не могу вспомнить сейчас все большие имена.
— Какие черты характера ты ценишь в артистах во время тура как менеджер, а какие нет?
— Ну, на самом деле, если убрать бизнес из всего этого, то больше всего я ценю в артисте то, насколько он действительно увлечен музыкой. И я хочу сказать, что при всем том многообразии великих групп и великих имен, с которыми мне довелось работать, когда люди спрашивают меня: “Есть ли у тебя любимая группа?”, я до сегодняшнего дня всё еще называю Smokie. Потому что это всегда было вокруг музыки. И не только лишь на сцене или во время саундчека, но и разговоры в течение дня о музыке, о гитарах и т.п. – всё это говорило о музыкальности. Сегодня среди тех, кто работает в студии или занят выпуском музыки, не так много людей, кто обладает этим. Даже люди, вовлеченные в этот бизнес, не обладают знаниями о музыке, которую продают. Они с тем же успехом могли бы работать, например, в страховой компании, потому что они просто заняты маркетингом, стратегией, трудом... Так что это то, что я больше всего ценю в артисте.
А также мой опыт свидетельствует, что порой артисты, со временем становясь всё больше и известней, в определенный момент своей карьеры прекращают слушать остальную музыку. Это другая вещь, которую я ценю – когда кого-то интересует и музыка других людей. Большинство, став успешными, слушают только свой собственный материал, они настолько вовлечены в него, что теряют видение того, что происходит снаружи. Поэтому они порой словно застревают в своем времени.
А еще, то, что я ценю в музыкантах – это просто надежность. Существует много таких артистов, и Крис Норман – один из них. Я ни разу не видел, чтобы он отменил концерт, если у него, например, были проблемы с горлом или он неважно себя чувствовал в течение дня – в то время, когда другой, наверное, отменил бы 3 следующих концерта, чтобы выздороветь, Крис все равно выходит. Это важная вещь – быть там ради зрителей, делать это, если ты можешь и не подводить их. Это то, что я ценю в музыкантах.
Я не люблю артистов, которые слишком высокого мнения о себе, высокомерны или невежественны. Я имею в виду, что есть такие артисты, менеджмент которых перед туром предупреждает тебя – а у меня бывало такое – о том, что ты не должен смотреть на артиста, ты не должен смотреть ему в глаза. Если ты едешь с ними в машине – не смотри на них в зеркало, когда они сидят сзади. У меня было такое с Барри Манилоу, и даже с Синатрой. Это больше американский стиль – ты не должен сближаться с артистом. Мне по душе артист, который всё же похож на обычного человека и может общаться с тобой так же, как с людьми своего уровня.
— С кем ты был счастлив работать? А о ком бы даже не хотелось вспоминать?
— Я был счастлив работать с Брюсом Спрингстином, Тиной Тернер, Deep Purple, и многими другими. Были и некоторые, с которыми было не очень приятно работать. Но опять же – зачастую это бывает связано не столько с самими артистами, сколько с людьми, которые их окружают. Некоторые артисты становятся настолько оторванными от реальной жизни, когда люди в их окружении начинают заботиться буквально обо всех их повседневных делах, типа бронирования путешествий для них, шоппинга для них и т.д., что потом они не в состоянии сами с этим справляться. Я был свидетелем этому много раз. В качестве примера я бы вспомнил одного артиста, который в то время находился в Бремене, и ему нужно было такси. Так он звонил своему менеджменту, находящемуся в другой стране, чтобы они вызвали ему машину...
Также неприятны артисты, которые общаются с тобой свысока. Они никогда не попросят тебя вежливо, если им что-то нужно, это будет звучать как приказ. Мне не нравится подобное плохое обхождение. Т.е. я вынужден мириться с этим, и я молчу. Но мне не нравится такая черта – ни в ком, вообще говоря, не только в музыкантах.
Что касается артистов, с кем мне было не очень приятно работать, то, на самом деле, я не могу подумать ни о ком. Потому что, странность заключалась в том, что кажется я обладаю талантом сочетаться со всеми видами музыки. Такими, например, как Роджер Уиттакер, Bay City Rollers, Pink Floyd или Тина Тернер. У них ведь нет ничего общего. Притом это артисты, более сложные в обхождении, чем остальные – совсем не то, что ты знал раньше. Тур с ними не обещает быть легким. Всякий раз, когда артист предполагался быть более сложным, то работать с ним скорее всего посылали меня. Потому что я мог ладить со всеми ними, неважно нравились они мне или нет. Пожалуй, самые неприятные воспоминания связаны у меня с туром Уитни Хьюстон. И, помимо этого, я не могу назвать никого, кого бы я действительно не переносил, не могу сказать такого.
фото © George Kerwinski
— А с кем бы ты мечтал поработать?
— Rolling Stones. Агентство, в котором я работал, многие годы пыталось заполучить их в тур. Но они всегда оказывались заняты другими промоутерами, наше агентство никак не могло получить их. Затем мой босс Марсель Аврам из “Mama Concerts” объединился с человеком по имени Фритц Рау, который является “крестным отцом” германских промоутеров. Он всегда имел Rolling Stones. И только тогда, когда они объединились и стали одной компанией, только тогда мы получили Rolling Stones, это было единственный раз. Но в то самое время, когда Роллинги были в этом туре, я был занят в туре с Тиной Тернер. Если бы не это, то я бы наверняка работал с ними. Так что это, пожалуй, единственные музыканты, с которыми мне действительно очень хотелось бы поработать, и которые до сих пор выступают, и с которыми я не работал. И с которыми я никогда даже не встречался.
— А есть ли концерт, который запомнился тебе больше всего?
— Ну, во-первых это будет один из тех концертов, которые Брюс Спрингстин отыграл за 4 месяца до падения Стены в Берлине.
— Ты имеешь в виду эту историю с “Chimes of freedom”, которую я нашел в интернете, о концерте 18 июля 1988 года?
— Да, в этом году отмечается 25-ая годовщина этого концерта. В следующем месяце на немецком телевидении выходит документальный фильм, в котором я тоже участвовал. Они пригласили меня в Берлин. Они даже нашли тот самый автомобиль, на котором я возил Брюса Спрингстина по Восточному Берлину.
— Мне известно видео с германского ТВ, рассказывающее об этом концерте, и ты там тоже есть.
— Нет, это не то, что я делал в прошлом году. Это уже было снято несколько лет назад. Потому что они делают это, так сказать, каждые 10 лет, через 15-20-25 лет, когда у них появляется повод назвать это 20-й годовщиной, 25-й годовщиной и т.п. Для этого видео они интервьюировали меня в машине, привезли с собой какую-то ТВ станцию. Я, на самом деле, улетал тогда в Россию на работу. Они заехали за мной домой, и по пути в аэропорт просто расспрашивали меня про всякие истории с этого шоу Спрингстина. Но это не имеет никакого отношения к тому, что выйдет на экран сейчас. В компании, производящей этот фильм, мне сказали, что это будет 90-минутный документальный фильм. Он не только про Спрингстина. Он называется “My summer of ’88”.
Дело было в том, что... Шоу началось, группа была уже на сцене. За пять минут до начала концерта ко мне подходит один из людей Спрингстина и просит меня пройти к нему в гримерку. Гримеркой, на деле, была большая армейская палатка за сценой, это был концерт на открытом воздухе, и всё было очень импровизированно. Это было не как на Западе, знаете ли, никаких приличных гримерных комнат и всего такого. Итак, они привели меня в гримерку к Спрингстину и оставили с ним наедине. Брюс сказал мне, что хочет обратиться к людям, потому что... На билетах, которые продавались на этот концерт было напечатано “Концерт для Никарагуа” – устроители хотели придать ему политическую окраску. С чем менеджмент Спрингстина был решительно не согласен, они даже хотели отменить концерт, когда увидели это. И тогда Спрингстин решил – раз уж мы здесь, то мы остаемся и делаем это. Но он захотел обратиться к людям на немецком, и я написал ему слова фонетически. Он хотел сказать им – я здесь без всяких политических поводов, играю настоящий, честный рок-н-ролл для вас, надеясь, что однажды все стены будут разрушены. Однако, находясь в Восточной Германии, вы не могли – мы знали это ранее – вы не должны были использовать слово “стена” (die Mauer). Потому что, во-первых, мы находились недалеко от неё. И на Востоке они могли притворяться, что эта Стена в действительности не существует. Так что это слово было табу. После того, как я написал ему слова, он произнес этот текст мне, и я подтвердил ему, что они поймут его речь на немецком. Затем он пошел на сцену.
Как только мы вышли с ним из гримерки, и он ушел на сцену, ко мне подходят его менеджер и мой босс, и в панике спрашивают: “Что ты там рассказывал Спрингстину?!” И я говорю им, что перевел ему то, что он хочет играть настоящий рок-н-ролл, без всяких политических мотивов и т.д. И тут, пока я вспоминал всё это, я вдруг осознал, что я только что произнес – что я использовал слово “стена”... И то, что мы должны заменить его. Но это было очень трудно, потому что концерт уже шел. Тогда они провели меня под сцену, в район подиума для барабанов. Там в сцене был небольшой лаз с парой ступенек вниз, куда Спрингстин мог время от времени исчезать. Внизу стояла большая чаша с ледяной водой, в которой он мог освежать себя, так что периодически он туда спускался. Меня поставили под барабанным подиумом ожидать, пока Спрингстин не придет вниз, чтобы изменить слово “стены” на слово “барьеры” на его листе бумаги. И вот группа наверху продолжает играть – а это настолько громко, что Спрингстин и я, только прижавшись плечом к плечу можем слышать друг друга, и я кричу ему в ухо: “НЕ ГОВОРИ СТЕНЫ, ГОВОРИ – БАРЬЕРЫ!!!...” Вот так это и вышло, вместо стен, да :).
(финал этой истории, рассказанный её участниками, можно посмотреть в фильме, тайминг 01:08-01:16)
— Был ли этот концерт полностью заснят?
— Он транслировался в Восточной Германии, только там, больше нигде его невозможно было смотреть. И когда Спрингстин вдруг начал эту речь, никто не ожидал этого, и того, что он будет говорить на немецком. Только позже я узнал – от людей, живших в Восточной Германии – что трансляция в этот момент была прервана, якобы по техническим причинам. Ни звука, ни картинки не было. Но только на протяжении этой его речи на немецком. Они вырезали это из трансляции, чтобы никто не мог это слышать. И я сам тоже её не слышал. То есть, через 14 лет после этого я наконец получил DVD с этим концертом в Восточной Германии. Но то, как они это вырезали и показывали это... Версия восточногерманского телевидения имела очень низкое качество звука, и у них была, видимо, всего пара камер, плюс очень удалённая камера. У Брюса Спрингстина была своя собственная съемочная группа, которая также снимала концерт для собственных нужд. И восточногерманское ТВ смогло использовать какие-то куски съемок команды Спрингстина. Я даже заметил там себя, я стоял у микшерного пульта мониторов на сцене во время шоу, прежде чем меня отправили под сцену ждать Спрингстина, чтобы поменять слово.
Концерт Брюса Спрингстина был выдающимся концертом. Я хочу сказать, к тому времени я состоял в этом бизнесе уже 25 лет. Тем дольше ты находишься в нём, тем более ты избалован, на самом деле. Но я был таким горячим поклонником Спрингстина, что я был действительно... Я почти никогда не нервничаю, когда встречаюсь с новым артистом, но со Спрингстином это было нечто особое. И этот особенный концерт в Восточном Берлине... И впоследствии распалась вся эта коммунистическая система, и Стена была разрушена. И он произнес эту речь, которую я перевел для него. Она обрела политическую форму или граничила с ней. Вспоминая теперь прошлое, это стало таким событием, потому что это было заявлением. Выступление Спрингстина в Восточном Берлине в 1988 году помогло разрушить Стену. Потому что люди уже бунтовали на улицах и хотели избавиться от этой системы. И он стал одним из крёстных отцов этого.
Были также и другие примечательные концерты. Я имею в виду те, на которых я не был занят в работе. Я думаю, первым моим путешествием на концерт была поездка из Мюнхена во Франкфурт, чтобы посмотреть на игру Фрэнка Заппы. Это было в середине 70-х. А обычно на концертах – имею в виду, когда я работаю на них – я постоянно перемещаюсь. В любом случае, я не могу сесть и смотреть весь концерт сидя. Но это был первый случай, когда я был настолько зачарован, что просидел 2,5 часа в своем кресле, наблюдая за выступлением Фрэнка Заппы, это было таким безумием... Это была немного другая музыка, и не всё, что он делал, мне понравилось.
А затем, концерт Eagles – когда я впервые увидел их, потому что они были одной из моих любимых групп в 70-е. На самом деле, в этот момент я был в туре со Smokie. В тот день, когда Eagles играли в Гамбурге, Smokie выступали в двух часах езды от него. Я и мой коллега – мы оба были тур-менеджерами Smokie. И мы были такими большими поклонниками Eagles, что очень захотели туда поехать... Мы уговорили группу, чтобы они нас отпустили, у них был концерт. И мы оставили группу, не сообщив об этом ни их менеджменту, ни нашим промоутерам, что нас там в это время не будет. Мы отправились в Гамбург, чтобы посмотреть Eagles. А когда мы вернулись, то на следующий день все страстно желали услышать от нас как всё прошло, им было жаль, что они не могли туда поехать. Это было особенно.
— Джордж, расскажи нам про российские туры. Изменился ли уровень организации со времени твоего первого тура здесь?
— Безусловно. В первый раз меня действительно это беспокоило – как ехать и как работать в России. Это был небольшой российский тур тогда еще с английской группой Криса, и первый концерт мы делали в Сургуте, в Сибири. Мы прилетели туда в 3 часа утра. Там еще стояла зима, и это была Сибирь. В Германии все думают, что Сибирь всегда, круглый год, завалена снегом и там всегда -30. Однако это совсем не так. А еще мне рассказывали про Сургут – место, где добывают газ на предприятиях “Газпрома” – что этого города не существовало еще 20 лет назад. Они построили его там, где был газ. И поэтому там не было никаких культурных или исторических мест для посещения, ничего. Это был мой первый опыт.
И он начался, когда мы отправились на саундчек. Там не было приличных инструментов. Там были техники со своим оборудованием и что-то вроде барабанной установки. В басовом барабане была дыра, на нем невозможно было нормально играть. И нам сказали, что в городе нет музыкального магазина, но они пытаются найти другие барабаны. Т.е. мы объявили им, что мы не можем, на самом деле, играть концерт на таком. Между тем, они залепили дыру в басовом барабане клейкой лентой, чтобы сделать его тугим по возможности. Звук все равно был ужасным, но россияне все еще заверяли нас – мы стараемся получить новую барабанную установку. После саундчека мы вернулись назад в отель. Как обычно, мы приехали на место концерта за час до начала, но картина оставалась прежней. Та же старая барабанная установка, это была такая древняя деревянная штука!.. Т.е. я никогда не видел подобных. Мне было так жаль нашего барабанщика, т.к. зрелище она представляла жалкое... Но затем, неожиданно, за 15 минут до начала концерта, они вдруг вкатывают на подиум абсолютно новую, сияющую металлическим эффектом барабанную установку, которую никто еще никогда не использовал...:))) Я не знаю, где они её нашли, должно быть взяли с витрины в каком-нибудь музее или магазине!.. :))) Затем они взяли части из этой установки, по-моему, заменили только басовый барабан. Вытащили старый и поставили на его место новый барабан из нового комплекта. Вот так мы отыграли наш первый концерт. Это было в 2002 году. В большинстве крупных городов, типа Екатеринбурга или Москвы, техническое оснащение концертного бизнеса уже тогда было похоже на западные стандарты, это было хорошо. Но в некоторых небольших и удаленных местах... Я помню, в Саратове предполагалось, что, кроме всего прочего, нам для концерта предоставят и клавишные. Но когда мы приехали на саундчек, то там нас ожидал какой-то детский синтезатор, это были не профессиональные клавишные, это был детский инструмент, в котором, к тому же, не хватало некоторых клавиш!.. :) Но наш клавишник (английский на то время) хорошо знал свое дело, и в итоге он как-то с ним справился :))). На самом деле, мы не должны были использовать такое, но, тем не менее, мы это делали. И такого рода неприятностей хватало.
Кроме того – что я заметил, было в начале, и что совершенно исчезло теперь – на всех концертах, что мы играли, всегда была милиция, охрана, которая располагалась у переднего края сцены. Они выглядели довольно пугающе, т.к. при них были автоматы и всё такое. Наихудшее, что могла сделать публика, это получать удовольствие от шоу. Как только они вставали с мест и начинали хлопать, их усаживали обратно. Это ушло. Потребовалось несколько лет, и теперь с этим гораздо лучше, чем было раньше. А в наши дни всё уже более или менее похоже на то, к чему мы привыкли на Западе.
А однажды, я помню – это было также в том первом туре – в каком-то городе мы приезжаем на площадку на саундчек и ... видим, что сцена пуста. На ней нет никакого оборудования. А затем мы видим, что всё сценическое звуковое оборудование, все динамики, всё стоит снаружи зала. Рабочие сцены не установили его, потому что локальный промоутер был должен им денег ещё за прошлый концерт. И нам пришлось ждать, пока эта ситуация не разрешится. Между тем, из-за этой задержки, публика уже начинала волноваться. Возникла сильная напряжённость, а в зале было около 4 тысяч народу – это был старый захудалый спортивный дворец для хоккея или вроде того. Мы отыграли таки концерт, но на 3 часа позже, из-за этой ситуации.
Другая забавная штука случилась в том туре, по-моему, в Саратове. Мы прилетаем в этот город и выходим из самолета. Всего в нашей команде было 16 человек – вместе с техниками и российским промоутером. И куча инструментов и оборудования – все гитары и все вещи, что мы таскали, личный багаж. К самолету же подъезжает две машины, чтобы нас забрать. Но это были две обычные легковые машины, ну, знаете, по четыре места в каждой. И никакого места для оборудования, никакого автофургона, автобуса, ничего!.. Тогда они все начали обсуждать эту ситуацию... А до этого нам уже говорили, что локальный промоутер в Саратове был, вообще говоря, алкоголик, выпивал постоянно. Когда мы выходили из самолета, он был подвыпивший, от него уже несло водкой. И он, похоже, не понимал, что мы имели в виду, когда спрашивали его – где автобус или автофургон или что?.. Как если бы до этого он не делал ни одного концерта, ну и ну!
Пока они все еще дискутировали по поводу того, как же мы собираемся доставить всё оборудование из аэропорта в концертный зал и в отель, я прошел в терминал и поискал там по возможности какую-нибудь автобусную компанию или типа того – мы вынуждены были сами о себе заботиться. Я прошел через весь терминал, вышел наружу с другой стороны, и чуть далее обнаружил конечную остановку автобусов или что-то вроде автобусного парка. Там стояло множество автобусов. Поэтому я побежал туда. Увидел одного водителя автобуса, он видимо обедал в это время или что еще – сидел в своем автобусе и пил кофе. А в то время здесь было очень сложно найти кого-то, кто бы понимал по-английски. И что я тогда сделал – я помахал перед ним 20-ти долларовой банкнотой... :) Я спросил, вернее, дал ему понять, что мы только что прилетели с Крисом Норманом. И не мог бы он отвезти нас на своем автобусе в отель? И он согласился! :) Он взял 20 долларов. Потом заехал в аэропорт, погрузил все наши вещи в автобус. Это был автобус № 19... :)) Так что в отель в Саратове мы добирались на маршрутном автобусе № 19 :)). И когда я подрядил этот автобус, я подал мысль локальному промоутеру – о, так это хорошая идея, и, кроме того, недорогая :). И когда затем они забирали нас, чтобы отвезти на саундчек, то прислали за нами автобус № 14... :)) И мы все погрузились в этот маршрутный автобус № 14. Но оказалось, что путь следования от отеля до концертной площадки в точности совпадал с маршрутом обычного местного автобуса № 14! А это было как раз во время часа пик... И на каждой остановке все эти местные люди подходили к автобусу и хотели, пытались войти в него, и раскачивали его!.. Группа, сидевшая внутри, была реально напугана, потому что они не понимали, что происходит снаружи. Мы не понимали до тех пор, пока не осознали, что находимся на пути следования обычного автобуса № 14, везущего нас на площадку... :))) И, кстати, это было в том самом городе, где нам потом дали детскую клавиатуру на сцене.
Другая история была, когда группа Криса уже была немецкой, как сейчас – это был их первый год. И это был их первый тур в Россию, мы играли в Москве (май 2006). После обеда, как и любому туристу, каждому захотелось пойти посмотреть на Красную площадь. Но по каким-то причинам она была закрыта, оцеплена, и мы не могли попасть на Красную площадь. А мы играем концерт в Кремлевском Дворце. Перед концертом же ходили какие-то разговоры и слухи о том, что может прийти Путин, посетить концерт, бла-бла-бла. И затем, чем ближе было время начала, тем настойчивее становились наши вопросы – придет он или не придет. Но потом мы услышали – нет, не придет, но начальник кремлевской охраны должен будет вручить Крису Норману подарок от имени Путина, вроде того. И он придет за кулисы, чтобы нас поприветствовать. Так, перед концертом он принес большую книгу в подарок, выглядевшую как настоящий антиквариат. Что-то вроде истории Кремля. Но она была на русском, и Крис не мог читать её в любом случае. Итак, он вручил это ему как подарок. А затем, после концерта, он снова пришел за кулисы, чтобы поблагодарить. Он совсем не говорил по-английски, но просто пришел выразить свою признательность за концерт и всё такое. А потом он пошел в гримерку группы и начал пить тот алкоголь, который был там выставлен для группы – пиво, водку, виски, что угодно :). Он напился в гримерке у группы, этот охранник.
А потом, под конец, мы сказали ему – у нас был переводчик – что музыканты группы были очень расстроены тем, что днем не смогли увидеть Красную площадь. И тут он говорит: “Да нет проблем, я могу показать всё сейчас”. И затем он повел нас на экскурсию. Сначала он сказал, что это только для Криса. Но Крис сказал – я не пойду, если я пойду, то пусть со мной идут и все остальные. Итак, он сделал нам приватный тур по Кремлю. Мы прогуливаемся, и он нам показывает – здесь кабинеты Путина, вот там он живет, тут то, там это... И в течение всей прогулки все эти стражники, что стояли повсюду, все они отдавали ему честь, когда он приближался. Он же с трудом мог идти ровно, потому как был уже настолько пьян к тому времени :). И что меня удивило – он даже не возражал против того, что мы фотографировали, пока гуляли среди всего этого – там, куда обычные люди даже не могут попасть. Потом он повел нас наверх на башню с известными часами (Спасскую башню), и это было как... Ребята из группы не могли посмотреть это днем, но спустя несколько часов, после концерта, они смогли это сделать, осмотрев Красную площадь с высоты. Она была все еще оцеплена и закрыта. Мы еще поснимали там, и это было замечательно.
— Ты говорил мне, что эта история имела любопытное продолжение :).
— Да, год или два спустя я был в Москве с другими артистами, с Сандрой. Мы с ней направлялись в тот же самый Кремлевский дворец. К нему вела только одна дорога, которая тогда была закрыта на ремонт, так что мы должны были въехать в Кремль со стороны Красной площади. Водитель привез нас к этому въезду. Но шлагбаумы там были опущены, и светофоры горели красным. Мы сидели в машине, а снаружи ничего не происходило. Сквозь большие ворота мы могли видеть, как наш промоутер и местные люди стоят и ожидают нас внутри Кремля. Но ничего не менялось – ворота не открывались, мы сидели в машине и уже начинали тревожиться. И вдруг я вижу этого самого мужчину, шагающего вдоль стены около Мавзолея. Я подумал – это же он, тот самый начальник охраны, который делал нам экскурсию! И я выскочил из машины и побежал к нему. Вся стража у ворот со своими автоматами нацелилась на меня. Я подбежал к нему и закричал: “Посмотри, посмотри, посмотри на меня!.. Ты помнишь?!.. Крис Норман!.. Ты, я, Крис Норман!!..” И я показал на ту самую башню. И тогда, наконец, он узнал меня: “Ох, ах, да!..” Затем он сказал этим охранникам, что всё в порядке, и тогда загорелись зеленые огни, и шлагбаумы поднялись, и мы поехали. И когда мы попали внутрь, наш промоутер, который наблюдал всю эту сцену из-за ворот – как я бежал и был почти в беде – спросил меня: “Как тебе это удалось?” И я ответил: “Видишь ли, дело не в том, что ты знаешь, а в том, кого ты знаешь” (англ. поговорка) :)). Шанс на то, что в то время, пока мы ждали у кремлевских ворот, этот начальник охраны будет прогуливаться где-то рядом, был, по правде говоря, один на миллион.
следующая часть >>>
* * *
Запись и обработка интервью – Ilmir (www.chris-norman.ru).
Огромная благодарность Джорджу Кервински за предоставленные фотографии.
Особая благодарность Дмитрию Красковскому (Украина) за помощь в подготовке вопросов.
Copyright © 2014 www.chris-norman.ru
Перепечатка материалов в целом или частичном виде может осуществляться лишь с разрешения редакции сайта. Нарушители будут наказаны в соответствии с законом об авторском праве.